Решение проблемы оказалось простым делом - платить будут все автовладельцы России.
Читаем - autorambler.ru/journal/events/22.03.2012/560974...
В фильме выдержан некий исторический ракурс, позволяющий более ясно осознать, что собой представляют главные герои. Да, они белогвардейцы, русский образованный, состоятельный класс. Но это далеко не все, в таком понимании булгаковских героев нет ничего нового. Фильм высвечивает их в еще одном, главном качестве: в качестве имперской колониальной элиты с соответствующим типом сознания. Да, эти люди на протяжении многих поколений живут в Украине, но, тем не менее, они остаются колониальной элитой, для которой украинский язык странен и нелеп, а сама идея украинской самостийности просто вне обсуждения. Вот – единственный верный ключ к пониманию ситуации. Обратите внимание, как легко на улицах Киева, занятого Петлюрой, украинцы узнавали переодетых юнкеров и офицеров: это другой тип, другой народ. Фильм помогает лучше понять: Булгаков писал вовсе не о гражданской войне, не о противостоянии белых и красных. Последние вообще где-то далеко, фоном, как темная снеговая туча. Булгаков писал о положении имперских русских, оказавшихся в восставшей колонии. Собственно, об этом со своей точки зрения говорит депутат киевского облсовета Андрей Ильенко: «…роман интересен тем, что в нем описана победа украинцев и конец того мещанского русского Киева, конец “русского мира” в Киеве. После этого тяжело говорить уже, что в 20 веке мы проиграли. Ведь в начале XX столетия Киев был фактически российско-польским городом, а в конце стал абсолютно украинским. Мы, потомки селян и казаков, которые выгоняли из Киева белогвардейцев».
Булгаков, разумеется, на стороне русских, точнее, на стороне империи, а украинцев, чего греха таить, изображает темной, туповатой, жестокой массой. Пожалуй, герои Булгакова даже к большевикам относятся с большим пониманием, чем к петлюровцам: ведь большевики – в Москве, а там – «почва». В пьесе «Дни Турбиных», созданной Булгаковым на основе романа «Белая гвардия», эта позиция становится уже явной. Собственно, в репертуаре советских театров «Дни Турбиных» оставались лишь потому, что в ней показано морально-политическое разоружение белых перед большевиками. Белые там признают некую историческую правоту большевиков, прежде всего – имперскую правоту. Как только большевики представали перед белыми в качестве имперской силы – белые перед ними разоружались, это было довольно типичное явление, позднее давшее в эмиграции импульс сменовеховству, евразийству, совпатриотизму, движению за возвращение «на родину». Данное обстоятельство говорит лишь о том, что антибольшевизм никогда не был у белых внутренне главным принципом. Главным для них была Россия-империя как самодовлеющая, безусловная ценность. В чем суть киевской коллизии декабря 1918 года? В том, что белые, а проще говоря, русское офицерство выступило против украинского национально-освободительного движения и украинской государственности как старая, отжившая имперская сила (подобную позицию белые заняли и в Латвии по отношению к Улманису в1919 г.). В этом суть драмы этих людей. Они оказались между двух огней: между антиимперскими национальными движениями окраин и большевиками в Москве. Но как только часть белых, причем немалая часть, стала сознавать, что большевики, сами того пока не желая, выступают как новая, эффективная имперская сила – она разоружилась перед большевиками и даже пошла на сотрудничество с ними. Примеров тому множество. Петлюра и Улманис были для Брусилова, Потапова и др. военспецов страшнее, чем Троцкий.
В советское время старались не вслушиваться в антиукраинскую ноту, столь явно звучащую в романе «Белая гвардия», и это понятно: во-первых, «дружба народов», а во-вторых, зачем напоминать украинцам, что у них относительно недавно, в 1917-20 гг., была независимая Украинская народная республика (УНР), опиравшаяся на массовую поддержку? Однако, сейчас ситуация изменилась. Империя осталась, но Украина умудрилась-таки из нее вывалиться и даже заявить о своей европейской ориентации. И тогда в ответ в полной мере проявилось подлинное, ранее сдерживаемое, отношение имперской Москвы к Украине: на протяжении многих лет мы видим, как кремль стремится всячески подорвать украинский суверенитет, дискредитировать украинскую идентичность, представить ее ущербной и несостоятельной, опереточной. «Идея российской нации не предполагает отдельное украинское национальное государство, - констатирует киевский политолог Вадим Карасев. – Есть такая точка зрения, и на уровне элиты, что общерусская нация включает в себя и украинскую». Это так, и вот поэтому сегодня роман Булгакова стал в России весьма востребованным, более того, он оказался в эпицентре смыслов путинского агитпропа, для которого явился материалом гораздо более многообещающим, чем, скажем, «Тарас Бульба» Гоголя.
Фильм и его премьера содержат два взаимосвязанных посыла. Во-первых, предостережение от гражданской войны, в которую, по мнению кремлевских политологов, нас толкает «оранжевая» оппозиция. Именно в этом смысле должна воздействовать на российского обывателя уютная квартира Турбиных с ее кремовыми шторами, елкой, содрогаемой не столь далекой канонадой. А во-вторых, «оранжевая революция» немедленно увязывается в зрительском сознании с ее родиной, с самостийной Украиной, и, соответственно, со всеми этими страшными, дикими петлюровцами, которым противостоят прекрасные, интеллигентные русские люди в золотых погонах. Более того: создатели фильма решили, что антиукраинские ноты звучат в романе Булгакова недостаточно сильно и внятно. Чтобы сгустить ленту, сделать ее более наглядной с точки зрения кремлевской пропаганды, трио сценаристов-антибандуристов (Марина Дяченко, Сергей Дяченко, Сергей Снежкин) внесло целый ряд сцен, отсутствующих в романе. В результате петлюровский полковник Козырь (совершенно эпизодический у Булгакова) становится в фильме кромешным олицетворением украинской самостийности. Он с садистским наслаждением лупцует нагайкой своего ординарца. Он в тупой злобе шашкой разваливает надвое школьный глобус, а затем сжигает и саму школу – потому что она «москальская». Когда подчиненные робко предлагают ему школу не сжигать, а всего лишь переосвятить, Козырь отвечает, что попы – тоже «москальские», так что, мол, надо только жечь. По приказу Козыря на голых плечах пленного юнкера ножом вырезают «погоны». Тут, кстати, явная ошибка, на мой взгляд, выдающая перо сценаристов. «Дайте ему капитана, - командует Козырь, - один просвет, четыре звезды». Дело в том, что это знаки различия капитана в советской и российской армии. В царской и, соответственно, белой армии капитан – это один просвет без звезд, а то, что называет в фильме Козырь – это штабс-капитан, т.е. на ступеньку ниже капитана. Ну да ладно, детали…
Далее, по приказу отморозка Козыря на киевском митинге в честь приезда Петлюры прямо на трибуне рубят выступающего украинского поэта – за то, что он «плохо говорит по-украински». Там же, на площади перед Софийским собором, происходит следующая дикая сцена, тоже отсутствующая в романе. Козырь приказывает священникам отпеть своего погибшего ординарца в соборе как героя. «Может, мы потом его нашим украинским святым сделаем, мучеником киевским», - говорит мрачный Козырь устами Сергея Гармаша, четко давая понять российскому зрителю, откуда взялись все эти национальные герои нынешней Украины и чего они стоят. В конце концов, кинематографический Козырь картинно погибает от руки Алексея Турбина, который таким образом вершит акт возмездия за зверские пытки над русской дворянкой, женой убитого офицера (здесь расторопные сценаристы использовали фабулу булгаковского рассказа «Я убил». В эти несколько выстрелов из нагана авторы фильма, похоже, вложили всю свое отношение к «незалежникам». Турбин же чудом спасается…
Надо сказать, сама российская политическая действительность как бы помогает авторам фильма донести до зрителя их «месседж». В фильме есть эпизод, опять же отсутствующий в романе: большевистские агенты наблюдают с колокольни за многотысячной толпой киевлян, вышедших встречать главного атамана Петлюру – человеческое море, расцвеченное рябью желто-голубых флагов. «Надо же, - с радостным удивлением говорит один из большевиков, глядя вниз, - как бараны, ну честное слово, как бараны!..». Нетрудно предположить, что в сознании российского агрессивно-послушного обывателя эта картинка должна рождать ассоциации с «оранжевыми» митингами на Болотной и Сахарова (хотя эпитет «бараны» по праву относится к толпившимся на Поклонной). Но главное в том, что репликой про «баранов» авторы фильма свысока – что называется, с высокой колокольни! – плюнули в украинский народ и нынешнюю суверенную Украину, чтящую память об УНР. Спрашивается, можно ли говорить о каких-либо нормальных российско-украинских отношениях, если Москва устраивает знаковые кинопремьеры, по сути, провокативные политические акции, нацеленные против основ украинской идентичности?
Появление такого, по уши сидящего в актуальной политике, фильма, разумеется, не случайно. Как я уже писал где-то, кремль хочет поссорить нас с нашими соседями, но не со всеми, а с некоторыми. Скажем, с казахами, киргизами или таджиками нас никто ссорить не собирается, даже напротив. Ссорят нас с прибалтами, с грузинами, с украинцами. Кремль добивается, чтобы они ассоциировали нас, русских граждан, с ним, кремлем. Он хочет, чтобы русских ненавидели и чтобы русские ненавидели тоже. Эта закольцованная ненависть призвана повязать нас с режимом общей судьбой, а, возможно, и кровью, как в августе-2008. В этом и состоит нехитрая технология выживания всех тираний, именуемая патриотизмом. В таком смысле патриотизм действительно «последнее прибежище негодяев», если под негодяями подразумевать властный российский политический клан. Повторяю, питается такой патриотизм ненавистью, но на второе у него кровь, вот о чем надо помнить нашим мастерам культуры, в том числе и авторам добротного фильма «Белая гвардия». Что же касается автора романа… Вряд ли он, не любивший чекистов, мог предположить, что его блистательное, тонкое произведение, пронизанное лиризмом и мощными бытийными ритмами, почти столетие спустя станет козырем системы, ядро которой составят наследники ГПУ. Такая уж каверзная, а порой и подлая штука – политика. Да и вообще жизнь…
Когда меня назначили директором, вдруг резко поднялась цена на основной производимый заводом товар.
Предыдущий директор глядя на это локти себе кусал – всего-то надо было на третий срок пойти – и ушел бы тогда уважаемым человеком.
Я ничего не делал – она независимо от меня поднялась. Я только начал производство на ранее простаивающих мощностях и получил двойной эффект – рост объема выпуска помноженный на рост цены.
Понимая, что кресло директора – завидное место, желающих много и перевыборы раз в четыре года, я создал простую систему:
- каждый начальник, вплоть до самых маленьких, что-нибудь да ворует
Это очень серьезно укрепило мое положение, поскольку теперь каждый начальник понимает:
- что другой директор может и не дать ему воровать
- что если будет что-то против меня делать, я его посажу за воровство
А тех, кто не желает воровать, я уволил – потому что честные люди это потенциальные противники и конкуренты.
Воруют везде, но особенно в службе снабжения – мой И.О. как-то заявил, что там воруют каждый пятый рубль. Замначальника СБ утверждает, что в целом воруется шестая часть выручки завода.
Но цена на основной заводской товар взлетела так высоко, что хватило и на рост зарплаты акционерам-рабочим и на повышение отчислений в корпоративный пенсионный фонд, откуда деньги получают акционеры-пенсионеры.
Иногда мне говорят, что высокие цены на нашу основную продукцию – это не навсегда. Не навсегда бывает двух видов: краткосрочное и долгосрочное.
Для того чтобы избежать проблем в случае краткосрочного, до 2 лет, падения цены на наш основной товар, я храню на расчетном счете половину годовой выручки от продажи основного товара.
Долгосрочное? Ну, когда то еще будет. Мне шестьдесят. Так что, уважаемые акционеры, это вы уже без меня будете разбираться.
Честно говоря, я ничего для завода не заработал. Я – вместе с моими друзьями и начальниками всех мастей - просто украл меньшую часть. А ведь мог бы и большую. Или и вовсе - все. В этом моя главная заслуга и состоит.
«Украина и Белоруссия являются главными геополитическими союзниками России. Наша внешняя политика должна быть максим направлена на интеграцию с Украиной и Белоруссией... Фактически мы один и тот же народ... Мы должны усиливать интеграцию», - эти слова Алексея Навального, сказанные им на днях для украинского телевидения, вызвали заметный сетевой резонанс. В Украине реакция вполне определенная: «Росоппозиционер Навальный оказался обычным имперским шовинистом».
Нет сомнений, что отношение к тезису о «триедином народе» является безошибочным тестом на имперское мышление. Приходится констатировать, что для Навального данный тест оказался, увы, провальным. Впечатление становится еще более удручающим, если вспомнить, что не так давно Борис Немцов решительно отверг идею парламентской республики как несоответствующую «прообразу России». Итак, один из знаковых лидеров протеста по-имперски, "по-москальски" считает украинцев «малороссами», другой является сторонником президентской монархии – согласитесь, есть повод для невеселых мыслей: а кто же еще из постоянных ораторов протестных митингов считает, что целью «белой революции» является всего лишь замена одного путина другим путиным?..
Моя позиция по украинскому вопросу изложена ниже.
Все-таки в отношении русских к украинцам, к Украине таится что-то ключевое, судьбоносное – для нас, русских. Для украинцев Россия тоже значима, но только как точка отталкивания, помогающая осознанию своей, украинской, инаковости. Для русских же Украина, напротив, точка постоянного притяжения, ревнивого внимания, объект поглощения как чего-то «исконно своего» и переделки по собственному образу и подобию. Ничто так не раздражает русских, как очевидные различия с украинцами в языке, менталитете, культуре, историческом опыте. Если русские и признают эти различия, то лишь на уровне различий, скажем, между Владимирщиной и Рязаньщиной, но никак не на уровне отношений двух разных народов.
Известно мнение, что Россия без Украины в имперском плане ущербна. Что-то в этом же духе говорил Бжезинский, да и не только он. Эта мысль верна. Но дело даже не столько в экономическом и геополитическом значении Украины для Москвы. Дело прежде всего в том, что на традиционном русском отношении к Украине, по сути, держится русское имперское сознание, благодаря которому российская империя, пусть и в урезанном виде, все еще существует. Подчеркиваю: именно отношение к Украине – не к Балтии, не к Кавказу – является определяющим для русского имперского сознания. Как только русские откроют для себя, что украинцы это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО другой народ – российский имперский миф рухнет, а с ним неизбежно кончится и империя.
Надо сказать, что на словах русские всегда готовы признать, что украинцы – народ, но – внимание! – «братский народ». За этой лукавой формулой кроется твердое убеждение, что мы – русские и украинцы – ОДИН народ, призванный жить в одном государстве со столицей в Москве. Говоря о «братском украинском народе», большинство русских воспринимают украинский язык и само украинство как досадное историческое недоразумение, исторический вывих, возникший благодаря зловредному влиянию Литвы и Польши. И при этом русские не задаются вопросом: а может, вывихом-то являются они сами?
Исторически вывихнуты как раз-то мы, русские. Нас вывихнула татарщина. Еще в ХIII веке наметились два противоположных исторических вектора, определивших дальнейшее формирование украинского и русского народов. Первый вектор – борьба с Ордой в союзе с Европой, второй – борьба с Европой в союзе с Ордой. Персонифицировались они соответственно в личностях Даниила Галицкого и Александра Невского. Первый вектор – естественен и логичен в культурно-историческом плане. Второй вектор – глубочайшее извращение с далеко идущими последствиями: культурными, государственными, историческими, психологическими, нравственными. И если король Даниил – знаковая фигура Украины, то приемный ханский сын Александр Невский – знаковая фигура России, ее «имя». Таков исток нынешних русско-украинских отношений. Уже после этого говорить о «двух братских народах» не приходится. Цивилизационная вражда предопределена уже этими двумя историческими личностями.
Их можно назвать народообразующими. Насколько Даниил Галицкий непохож на Александра Невского, настолько украинцы непохожи на русских – в своем отношении к праву, свободе, собственности. Если украинское самосознание исторически тяготеет к Европе, то традиционное русское самосознание воспринимает Европу с большей или меньшей степенью враждебности, недоверья и зависти, оборотной стороной которой выступает мессианская кичливость и обличительный пафос в отношении «прогнившего Запада». Европа для русских – это «потерянный рай», откуда их вырвали татарским арканом. Именно конфликт между изначальной европейской природой и навязанным азиатизмом истории и государственности определил русский психотип, все его комплексы и фобии. Все русские неврозы – от пьянства до большевизма – отсюда. Утратив Европу, русские захотели ее не просто забыть – они решили ее возненавидеть, возлюбив при этом свое историческое несчастье, весь этот навязанный им судьбой азиатизм. Это психологическое и умственное извращение называется русским патриотизмом. Украина же, благодаря Литве и – да, да!- Речи Посполитой, сохранила в себе причастность к Европе, сохранилась как Русь в подлинном смысле этого понятия. А мы переродились в Московию, утратив исконную цивилизационную идентичность. И вот это-то и является предметом нашей русской, точнее московитской ревности, определяющей наше отношение к Украине.
Еще на Переяславской раде (1654), на пресловутом «воссоединении», надо сказать, весьма вынужденном со стороны казаков, встретились два разных народа, говорившие на языках разных культур. Мало кто знает, что в Переяславле казаки, соглашаясь дать присягу московскому царю, настаивали, чтобы и он, в свою очередь, присягнул казакам в соблюдении их вольностей. То есть казаки заявляли себя носителями типично ЗАПАДНОЙ правовой культуры. Разумеется, это вызвало негодование московской стороны, заявившей, что «у нас не повелось, чтобы цари давали подданным присягу, а вольности ваши Государем соблюдены будут». Видать, веры Москве у казаков особой не было: четыре полка царю в Переяславле так и не присягнули…
Как Россия «соблюла» казачьи вольности, хорошо известно: всеми силами она старалась устранить украинское «историческое недоразумение». Уже вскоре после Переяславской рады началась московизация Украины: насаждение воевод, сворачивание городского самоуправления, притеснение казачества, поощрение доносительства и т.д. В 1662 году был создан Малороссийский приказ, находившийся в непосредственном подчинении у царя. Через него царь утверждал претендентов на гетманство, сажал воевод по украинским городам, строил крепости в Украине, направлял действия московских и казацких войск. Кроме того, это ведомство надзирало за деятельностью гетмана и контролировало все контакты украинцев с Московией. О Переяславских соглашениях в кремле уже и не вспоминали.
Потом был показательный геноцид в Батурине (1708) – ответ Петра Первого на попытку гетмана Мазепы отстоять остатки суверенитета Украины. Потом последовали два уничтожения Запорожской Сечи – Петром и, окончательное, Екатериной. Потом было превращение Украины в набор типовых губерний, царская политика русификации и, наконец, сталинский Голодомор как средство подавления украинского национально-освободительного сопротивления. А совсем недавно, во времена Виктора Ющенко, мы видели, как Москва боролась с украинским «историческим недоразумением» путем манипуляций с газпромовскими заглушками.
Конечно, казакам в ХVII веке не стоило вступать в столь острую конфронтацию с поляками, которые в цивилизационном плане были гораздо ближе казачеству, чем московиты, несмотря на их православие. В свою очередь и гордым полякам надо было понимать, что от их конфликта с казачеством выиграет только Москва. Конечно, требовалась федеративная и правовая реформа Речи Посполитой, состоявшей лишь из двух субъектов – Польши и Литвы. Требовалось признать третий субъект – Украину (Русь). Так и произошло при заключении Гадячской унии (1658). Но, увы, поздно: ненависть казаков к «ляхам» была уже слишком велика, и проект провалился. Возникни он пораньше – и у Украины были бы все шансы существовать сегодня в качестве полноценного европейского государства. Да и наша, русская, судьба сложилась бы иначе, поскольку без Украины Россия вряд ли превратилась бы в монструозную империю, в конце концов разродившуюся большевизмом. Московия неизбежно вошла бы в состав более цивилизованного и сильного соседа. И мы, русские, жили бы сейчас в Европе, не имея за спиной ГУЛАГа и прочего гнусного исторического опыта. И сама история Европы была бы иной…
Итак, «два братских народа». Но, как видим, в конечном счете культурно-исторические генезисы русских и украинцев совершенно различны, даже противоположны. Мы, русские, конечно, братья украинцам, но братья, подвергшиеся некой неприятной мутации. Мы опасны, как будто несем в себе какую-то разрушительную заразу, и потому нас инстинктивно сторонятся все, кто живет западнее: украинцы, прибалты, а теперь и белорусы. Зато Китай приваливается к нам все плотнее…
Наряду с идеей «двух братских народа», существует уж совсем оголтелая ура-патриотическая «концепция» «триединого русского народа», якобы состоящего из великороссов, малороссов и белорусов. Эта мифологема рассыпается при первом же внимательном рассмотрении. Языковая близость? Уверен, что большинство из адептов идеи «триединого русского народа» не смогут понять большую часть разговорных фраз на украинском языке. Языковые различия между русскими и украинцами очевидны и значительны. Языки у них, конечно, родственные, но, скажем, сербский язык тоже весьма родствен русскому, однако никому из нормальных людей не приходит в голову считать сербов и русских одним народом. Кстати, у сербов и хорватов язык вообще один и тот же, но народы эти, несмотря на общий славянский корень, отнюдь не братские, а цивилизационно разнонаправленные. Скажут: их разделила религия. Хорошо, возьмем сербов и черногорцев – один язык, одна вера. Различий между ними в сотни раз меньше, чем между русскими и украинцами. Тем не менее, несмотря на великодержавное стремление Сербии рассматривать Черногорию как свое продолжение – не более! – черногорцы считают себя отдельным народом с собственной историей и культурой. Не буду здесь вдаваться в подробности, но, вероятно, мало кто знает, что примерно в 1920-26 гг. черногорцы вели партизанскую национально-освободительную войну против сербской армии, оккупировавшей Черногорию под предлогом братской помощи. И если уж такие «близнецы-братья» как Сербия и Черногория в конце концов расселились по отдельным квартирам, то что говорить о России и Украине?!
В заключение нельзя не затронуть еще один момент. Жаркий русско-украинский спор разворачивается на историософском, экономическом, политическом полях. Это большой спор об Украине как таковой, о ее суверенитете и состоятельности. Идет он и на поле культуры. Здесь, пожалуй, главной стратегической «высоткой», за которую борются русские, является имя и наследие Гоголя. Аргументация русских ура-патриотов такова: Гоголь писал на русском языке, называл себя русским – значит, никакой особой украинской идентичности не существует, можно говорить лишь о неком «областном» малоросском своеобразии, эдаком этнографическом оттенке. Разумеется, это обычная уловка, призванная оправдать имперскую политику в отношении Украины и само существование империи. Пора, наконец, сказать правду: Гоголь типологически (я уж не говорю о происхождении) чисто украинский писатель, имевший еще и польские корни, да, писавший на русском языке – в силу исторических и политических обстоятельств. Судьбу Гоголя предопределила судьба Украины в империи. Как еще мог сделать литературную карьеру талант, родившийся в колониальной провинции? Разумеется, надо было ехать в имперский центр, в Питер, писать по-русски, причем идеологически выдержанно. Скажем, на «Тарасе Бульбе» - козырной карте наших ура-патриотов – лежит явная печать политического приспособленчества. Как известно, было два варианта повести, и патетические слова о «русском царе» в предсмертном монологе Тараса появились лишь во второй редакции – по сути, Гоголь создал яркий, поэтичный псевдоисторический лубок, внеся весомый вклад в имперскую мифологему «воссоединения Украины с Россией». Но душевного комфорта Гоголю это не принесло. В России он мучился, изнывал. Его «Вечера на хуторе близ Диканьки» - это бегство в уже несуществующую Украину. По сути это плач об Украине, упрятанный в смех, в яркие южные краски, в сказочность, в полет стиля. Вспомним, как кузнец Вакула попал на прием к Екатерине II в составе делегации запорожцев, которые, предчувствуя свой скорый конец, прибыли в Петербург в надежде умилостивить «матушку государыню». Далеко не случайно Николай Васильевич свел вместе эти противоположные начала: ледяной имперский Петербург и огненных посланцев Сечи. В рождественскую пастораль Гоголь упрятал свою скорбь о погибшей казачьей вольности, об Украине…
Россия душила Гоголя, он рвался из нее, но куда ему было податься? В Украину, превращенную в Малороссию? Там он был обречен на убогое провинциальное прозябание. И тогда новой, идеальной Украиной для Гоголя стала Италия. В Италии он воскресал духовно, оттуда он писал откровенные письма, в которых «Россия, Петербург, снега, подлецы» шли в одну строку, через запятую. В Италии он «просыпался на родине». И чем все кончилось? Россия в лице попа-мракобеса Матвея задушила-таки Гоголя. Вот и вся его история вкратце.
Гоголь не смог или побоялся разобраться в себе, и это его сгубило. Жившее в нем украинско-польское самосознание (характерны его откровенные беседы с поляками в Италии) он старательно, но тщетно давил надстроечным русским самосознанием. Россию, ее холода, обывателей, чиновников, странную, безысходную историю Гоголь не любил, хоть и боялся в этом себе признаться. Отсюда и «Мертвые души» - эта фантасмагорическая фреска становится понятной именно в таком ракурсе. Создав ее, Гоголь испугался самого себя и шарахнулся в покаяние, к попам, в морализаторство, стал проповедником и убил в себе художника. Гоголь – это жертва России, она сожрала его. Украинский писатель, запутавшийся в своей русской судьбе, как птица в силках…
Что ж, подытожим. Нам, русским, пора осознать, что обретение Украиной независимости глубоко закономерно. Это историческая справедливость, с которой необходимо не просто смириться – нам надо ее понять и принять. Понимание, что Украина действительно другая страна, настоящая заграница – вот ключ к нашему самопознанию, самокритике и самоосвобождению, предпосылка зарождения новой русской ментальности без имперских и антизападных стереотипов. Если это произойдет, все наше видение истории и мира изменится. Украина как бы ставит перед нами, русскими, зеркало. Надо честно и бесстрашно вглядеться в него. И, как сказано в нашей же, русской, поговорке, «на зеркало неча пенять…».